Это всегда так бывает. Белый дядя Горемыкин с почетом ушел на днях, взяли Штюрмера Бориса. Неслыханная тяжесть. К весне 19 года почти все наши знакомые изменились до неузнаваемости, точно другой человек стал. Войне конца краю не видать. Всякие сообщения с миром прерваны. Идет организованное самоистребление, человекоубийство. Пассивного, как у большинства русских людей, и особенно бессильного, потому что «власти» особенно заботятся о разъединении ра-бочих. Из них очень мно-гие скоро очутились на казенной службе в Сербии. Кого взяли в солдаты, кого в юнкера, кто приспособился к лазарету. Не хватило их на молча-ние. Честное слово нет, в его надлежащей постановке. Следовало выбирать по разуму путь наиболее практический, действенный. Получается истинная картина чужеземного завоевания.
В г. Институт физики металлов УрО РАН и вся российская наа ука отмечают алетие со дня рождения Сергея Васильевича Вонсова. КБ(тв).Ганичкина Все о саде и огороде н. 1. КБ(тв).Ганичкина Сов.садоводам н. 1. КБ(тв).Глав.кн.автомобилиста.
Я их печатаю здесь, как они есть, в редких случаях при-бавляя несколько поясняющих слов. Богучарский удивительно хороший человек. Толстый царедворец Витнер подсунул царю подписать: патриотично, мол, а то что за «бург», по-немецки!?! Долго ли? Опять театр!
Никто не знает. Но это не слои и не класс. В предупреждение «злоумышленных эксцессов» видали, мол, виды! Сильнейшее наступление на нас, а у нас… нет сна-рядов! Только сегодня объявил Н. Директор вытребовал этот коми-ческий протокол. Так оно фактически и было. Да если б вдруг, сейчас, и смо-гли… пожалуй, не сумели бы. Лед гудел и трещал. Но вот тогда-то, в начале июня, я и нашла чер-ную книжку, где стала делать не частые, краткие отметки. Впрочем, не надо об этом. Ум че-ловеческий отказывается воспринимать происходящее.
Я хочу в грубых чертах определить, как разделяется сейчас все население России вообще по отно-шению к «советской» власти. Я не стану повторять все то же, все то же: ответствен-ность всецело лежит на кадетах, которые, не понимая мо-мента, выбрали блок с правыми вместо блока с левыми. Сама премьера прошла очень обыкновенно, то есть одни в восторге, другие в ненависти, га-зеты в неистовстве. Паперть Невского костела, как мухами, усыпана беженцами: сидят на паперти. Впрочем, окружение Горького, постоянная толпа нич-тожных и корыстных льстецов, которых он около себя терпел, отталкивала от него очень многих.
Скажу лишь кратко, что И. Он знает, что он видит бу-дущее и уверен, что он один знает его. Худо, худо в России. Кого взяли в солдаты, кого в юнкера, кто приспособился к лазарету. Своего рода деклара-ция. Соня слушала молча. Нельзя ска-зать, чтобы воплощение шло стройно.
Каждый час забастовки ос-лабляет армию; при данном положении этот час может растя-нуться неопределенно и превратиться в уличные бунты со всеми последствиями самое страшное. Но видно, что и он еще в полноте своей позиции не нашел. То есть не вижу еще конкретных путей для конкретных людей, которых тоже не вижу. А блок прекрасных «мечтаний», так естественно назван-ных «бессмысленными», оказался просто бесплодным, и для данной минуты вредным: послужил роспуску Думы, а она была нужна, как зацепка, надежда гласности, сдержка левой стихийности. Теперь охраннику доверен важный пост-Несчастная страна, вот что…. Когда очередь дошла до меня, я сказала очень осторожно, что войну по существу, как таковую, отри-цаю, что всякая война, кончающаяся полной победой одного государства над другим, над другой страной, носит в себе за-родыш новой войны, ибо рождает национально-государственное озлобление, а каждая война отдаляет нас от того, к чему мы идем, от «вселенскости». Да если б вдруг, сейчас, и смо-гли… пожалуй, не сумели бы. Скажу только, что народ не хочет войны. Но какие силы в пустоте? Соотношение сил этим сохраняется, пребывает. Но, надо сказать, еще более поразило меня содержа-ние рукописи. Разве между собою мы, сознательные, находим нужные слова?
В Бельгии была русская молодежь, учившаяся главным образом в Лувенском университете, была большая группа русских католиков, были русские доктора, русско-еврейский лите-ратурный клуб. Далеко, глухо, а время такое тревожное. О мысли та-кой группы мы не очень подробно сговорились. А события будут. Писатели все взбесились. Вот моя сводка.
Когда же попользоваться на-грабленным? А на генеральную мы любопытно ехали. На нем я должна остановиться. Не уныние, а именно тупость начинала все больше овладевать всеми. Вернее так: никому не хочется войны. Лежал Бунин скоро ей прискучивший , и даже его жена об уме которой М. Поразительно «не нравится» этот человек.
Небо розовое над дере-вьями Таврического сада, тихими, острыми. И боль-шею частью кончалось разрушением, уничтожением того, что объявлялось «национализированным». Я и не имею права сама одуматься, для себя осмыслить, что происходит? Я скажу далее, какая судьба постигла две толстые книги этой записи, доведенной до февраля-марта года. Ведь все равно…». На том, что стало ясно для всех, не будем останавливать-ся. Кого взяли в солдаты, кого в юнкера, кто приспособился к лазарету. Деятельная, творческая природа И.
Все в нем возможности. Несмотря на плохо разрабо-танную идеологию, партия эта казалась нам наиболее орга-нической, наиболее отвечающей русским условиям. Лед гудел и трещал. Даже его несомненный литературный талант, сильный и не-ровный, которым мы порою восхищались, не сближал нас с ним. Брешковской, до младших депутатов в Учредитель-ное собрание. Стыдно сказать, что знаешь их. По возможности комитетчиками назначаются «свои» люди, кото-рые, при постоянном контакте с районным Совдепом ме-стным полицейским участком могли бы делать и нужные до-носы. Нельзя не «снижаясь?
Еще страшнее, если неожиданно вдруг будет что-нибудь…. И это я говорю не только себе, не только нам: говорю всякому русскому в Европе, даже всякому вообще человеку ,. По возможности комитетчиками назначаются «свои» люди, кото-рые, при постоянном контакте с районным Совдепом ме-стным полицейским участком могли бы делать и нужные до-носы. А я знаю обоих. Но совершенно верно. Пособие составляло приблизительно франков в месяц на человека. Иванов, Эрн, Флоренский, Булгаков, Трубецкой и т. Ему стало так тяжело, что он долго не окликал ее. Кольцо», и масса «поэтов». Однако, не успокаивается, где-то скачет. Не все ли равно? Но это не слои и не класс. В той, которой мы наиболее сочувствовали, у нас было много дав-них друзей.
Тысячи возвращающихся с курортов через Швецию создали в газетах особую рубрику: «Германские зверства». И так «дрянно» трусил, так дрожал за свою особу, гадая куда бы ему удрать, что внушил отвращение даже снисходитель-ным его укрывателям. Впрочем, выставлял и свое «русофильство» он из немцев и церковную религиозность. По разному, но в равной сте-пени. Приехали в театр ко второму действию. Китайские же полки или баш-кирские идут в тылу посланных в наступление красноармей-цев, чтобы когда они побегут а они бегут! Декреты и направлялись в сторону воплощения этой идеи. Ах, сколько начатых «дел» у нашей отстраненной от всяких дел интеллигенции!
Я это и сделала. Наша жизнь, наша среда, моя и Мережковского, и наше положение, в общем, были благоприятны для ведения подоб-ных записей. Происходит та же, приблизи-тельно, история, как с крестьянами. Да, а для нас еще пора молчания… И как жаль, что Карташев уже без оглядки внесся в войну, в проклятия немцам, в карту австрийских славян…. Не берут, за толщину, верно! Некоторые, как М. Как-то вече-ром собрались у Славинского. Чуть не написала «осужден-ных», но осужденных нет, ибо нет суда над захваченными. Хлеба в Германии жидко и она пошла бы на мир при данном ее блестящем положении. Да, вот факт, вот правда о России в немногих словах:. Напряжение в городе, однако, все возрастало и ширилось. Потом его стали читать сотни. Однако «масса» была молодая. Ибо это чернота не болота, но чернота порохо-вого погреба. Опять: «бессмысленные мечтания!
И то ли еще будет! Их просто так расстреливают. Вот, нео-славянофилы, ваш Царь-Град, получайте. Жалею, что мало запи-сывала из ее бесед. А когда, будто бы, кто-то сказал ей: «да вы убиваете Льва Николаевича! Женщины, дети…. Мы сидели вчетвером Дмитрий уже лег спать. А мы у австрий-цев понабрали городов и крепостей. Левые знают свои средства: забастовки, личный тер-рор… Они совершенно не годятся. Встретились и сразу сошлись крепко и близко.
В него включены книги, авторефераты диссертаций, статьи из сборников, трудов, ученых записок, из центральных и местных. периодических изданий за Мценск), ежегодно проводимой на базе Мценского филиала Орловского государственного университета имени И.С. Тургенева. В конференции приняли.
Вплоть до шаренья по карманам. Не было сил писать. Богучарский смертельно болен. У Бельгии цела душа, а Польша распята на двух крестах. Я не верю чувствам: они не заслуживают слов, пока не оправданы чем-то высшим. Мы еще не вернулись совсем в город, приехали всего на несколько дней. Гришка начался в те же времена, как и Щетинин, но последний пошел «по демократии» и не успел, до провала, зацепиться, хоть и закидывал удочки в высшие слои ; Гришка же, смышленная шельма, никого вокруг не со-бирал, в одиночку «там и сям» нюхал. Дом стоял на углу Сергиевской и Потемкинской, в окнах квартиры был виден купол Таврического дворца, гараж думских автомобилей был за углом, и у заседавших там денно и нощно!
Лежали под микроскопом поэты Петербурга начала нашего столетия, и поэты парижской эмиграции. Декреты и направлялись в сторону воплощения этой идеи. Меня поддерживал, как всегда, М. Да, вот факт, вот правда о России в немногих словах:. Правда, пустели полки с книгами, унесли пианино, посте-пенно срывались занавесы с окон и дверей, а в кухне бедная моя едва живая старушка тщетно суетилась над полу-пустыми горшками и бранилась с таинственными лично-стями, на ухо обещающими картофель по сто рублей фунт. Уж мы бы с ней тогда сами расправились! Много есть чего сказать о более «штатском» об Андрее Белом, Боре Бугаеве, например, погибающем в Швейцарии у Штейнера , но как-то не говорится.
Цена на Лирика капсулы 300 мг Мценск Они были всегда натянуты. Нельзя ска-зать, чтобы воплощение шло стройно. У нас особенно худо. Мы еще не вернулись совсем в город, приехали всего на несколько дней. Правда, этот последний дневник написан несколько иначе, отрывочнее, короткими от-метками, иногда без чисел. По разному, но в равной сте-пени. На обратном пути у него же видели приехавшего Иоанна Кронштадтского, очень было примеча-тельно.
Их просто так расстреливают. Скажите пожалуйста! И страна всех невозможностей, приба-влю я. Жалею, что мало запи-сывала из ее бесед. Тем-ная толща идет на войну по приказанию свыше, по инерции слепой покорности. В самом факте ее существо-вания есть что-то невозможное. Смирение, так смирение. Его перестают принимать и слушать короли, президенты республик, главы государств и рим-ский папа. Землю, зах-ваченное добро он считает своими , никакие речи никаких «то-варищей» не разбудят его. Никто не знает.
А потом наступил конец. Ни один не мог объяснить, в чем дело. Одинаково консервативны в этом смысле: и Дурново, и Милюков, и Чхеидзе. Неистовствовал Вася-депутат. Нельзя не «снижаясь?
По разному, но в равной сте-пени. Приказ еще не был опу-бликован, когда мы говорили с Керенским о серьезном поло-жении по телефону. Правда и у нас имелась некото-рая связь через Горького: Горького мы знали давно, лет двад-цать, он даже бывал у нас во время войны. Их просто так расстреливают. Но вот тогда-то, в начале июня, я и нашла чер-ную книжку, где стала делать не частые, краткие отметки. Мороз крепкий 15R с ветром. Ах, сколько начатых «дел» у нашей отстраненной от всяких дел интеллигенции! Но даже в са-мом Петербурге наша географическая точка была выгодна: мы жили около Думы у решетки Таврического Сада. Дороги загромо-ждены. Потом вдруг приносят бу-кет красных цветов и записку. Но, конечно, Керенский не угнетен той многосложней-шей задачей разрешить свое отношение к войне, какая стоит перед иными из нас.
Мы очу-тились на одной и той же льдине с И. С какой благодарностью обращается мысль моя к И. Худой знак! А события будут. Но она знала всех, кто тогда был на верхах России, и не просто была знакома, а знала их годами, особенно тех, с кем у нее было хотя бы некоторое относительное единство идей. Суворину запретили писать без предварительной цензуры и оштрафовали за вчерашнюю заметку на 3 тысячи. Русская эмиграция имела между двумя войнами — не-сколько центров. Ходасевич никогда казенных регулярных субсидий не полу-чали: они не были ни достаточно стары, ни достаточно знамени-ты. Белич — сербский славист, языковед, прези-дент сербской Академии Наук, позже почетный профессор Москов-ского и др. Главной фигурой на съезде был глава синодальной церкви заграницей, митрополит Антоний, крайний реакционер, расколовший православную цер-ковь в эмиграции. Это вечно-верно, не хочу войны.
И там то же. Разве между собою мы, сознательные, находим нужные слова? Не японская, не турецкая, а мировая. Реймс, Лувень… да что это перед красной водой рек, перед кровью, буквально стекающей со ступеней того же Реймского собора? Раздираемая внутренними несогласиями, она, од-нако, была объединена общим политическим, очень важным отрицанием: отрицанием самодержавного режима. А я начинаю прощупывать, что тут какое-то «или-или»… Впрочем, рано, потом. Разумеется, ни либеральный демократ П. Последние годы много дали нам; много видели мы со всех сторон, и я думаю, что не очень ошибусь в моей сводке. Сложить руки и не мешать событиям. Керен-ский все время болен, белый, как бумага, уверяет, что у него «туберкулез». Милюков все так же умеренничает и воздерживается, Чхеидзе все так же предается своим прекрасным уто-пиям. Он делал дела и крупные и мелкие, ни от чего не отказывался, лишь бы кому-нибудь помочь. Тяжкий молот наша любовь… настоящая.
Ее могли бы спасти эти политические верхи. Позже она писала о его «неум-ной слабости», считая его «все-таки человеком… симпатичным». Мы скачем на автомобиле с одной дачи на другую. Есть еще «приспособившиеся»; это просто люди обывательского типа; они тянут лямку, думая только о еде; не прочь извернуться, где могут, не прочь и ругнуть, за углом, «советскую» власть. Черные зимние вечера; наши дру-зья р. Там, по Балтийской дороге, нельзя было оставаться. Была Кускова. Кстати, я там никогда не была!
Но, в це-лом, и на армию спекулянтов большевики не могут рассчиты-вать, как на твердую опору. Была Кускова. Как противна наша присяжная литература. Впрочем, черт их разберет, кто кого охраняет. Сама премьера прошла очень обыкновенно, то есть одни в восторге, другие в ненависти, га-зеты в неистовстве. Самые страшные и грубые слухи волнуют массы. Так оно фактически и было. И он, картавя, как Ленин, как Лев Толстой, как Николай II, вдохновенно пророчит, что они не только наша проблема, но они и ваша проблема, и через двадцать, через пятьдесят лет она встанет. Все пони-мали, что обеим сторонам приходится идти на компромисс. Знаменитую его прокламацию о «возрождении Польши» писали ему Струве и Львов редактировали. Слишком много нужно бы говорить о нем, я не буду здесь вспоминать страницы моего зарытого дневника. И даже открытие Дома искусств с помощью Горь-кого , где писатели, и поэты, и художники могли наконец в г. Не могу сказать, были ли выпущены издательством книги авторов, не включенных в списки субсидий, кажется, таких не было. А если и мы звери… кому перед кем кичиться?]
Умеренные возглашают: «спокойствие, спокойствие, спо-койствие! Слой, по сравнению со всей толщей громадной России, очень тонкий; но лишь в нем совершалась кое-какая культурная работа. Гиппиус пережила два счастливых момента в связи с «Си-ней книгой». А если и ви-дит… то он ему не страшен, ибо он понимает… а мы, здесь, ничего! Он был у нее полнос-тью с Д. Ее безапелляционное обоготворение «лебединого стана» и «русской Вандеи» поставило ее по другую сторону эмигрантской баррикады, туда, где печатались монархические листовки белградских реакционеров. Смутно помню этого Горемыкина в давние времена у баронессы Икскуль.